На прошлой неделе из колонии освободился эпатажный екатеринбургский активист, идеолог постмодернистского «Движения за возрождение гусарства» и не состоявшийся ухажёр Натальи Поклонской Ярослав Ширшиков. В колонии-поселении №45, что в посёлке Восточный под Камышловом, он более семи месяцев отбывал наказание по статьям 128.1 («Клевета») и 212 (часть 3, «Призывы к массовым беспорядкам») за пост в Фэйсбуке, сделанный летом 2019 года.

Специально для «Вечерних ведомостей» Ширшиков рассказал об особенностях жизни в колонии-поселении, присутствующем там контингенте, пытках, грабительских расценках на связь, отношениях с ГУФСИНовским начальством, и о том, что он извлёк для себя из заключения.

С ОТСТАВКОЙ ЦУКАНОВА МЕНЯ ПОЗДРАВЛЯЛ ЛИЧНО ЗАМНАЧАЛЬНКИА КОЛОНИИ

— Напомни, как так получилось, что ты оказался в колонии?

— Я оказался в колонии в связи с тем, что в администрации президента и в ФСБ на Лубянке не понравилось, что я их очень обидно «щелкнул» по носу бичом сарказма, когда назвал в публичном письме президенту России его полпреда в УрФО Цуканова польским шпионом, после того как его двух подчиненных арестовали за шпионаж в пользу Польши. Люди в администрации президента и ФСБ, которые отвечают за подбор кадров, и так находились в состоянии немножко уязвлённом профессиональным самолюбием, и тут ещё я со своими ха-ха и хи-хи. Я считаю, из-за личной обиды какого-то конкретного генерала ФСБ дело было инициировано. Самому Николаю Николаевичу Цуканову, я так понимаю, было глубоко безразлично.



— Но при этом он давал показания по твоему делу

— Он тоже в условиях травли со стороны СМИ находился в определенном нервозе. Я понимаю, что, когда у него, грубо говоря, «ж* (слово, обозначающее заднюю часть тела, – прим.ред) горела», он её тушил всеми возможными методами, но каких-то прямых и настойчивых действий, направленных на то, чтобы я сел, он не предпринимал, насколько я знаю.

— Пока ты находился в заключении, Цуканова отправили в отставку, по сути выгнав с госслужбы. Как ты считаешь, если бы его до твоего заключения отправили в отставку с поста полпреда УрФО, ты бы все равно попал в колонию?

— Я бы всё равно отправился в колонию, но они его отправили в отставку именно после моего заключения, потому что у них не было выбора не отправить его. Поскольку я сижу, и я сижу в тюрьме шумно, в отличии от многих. Я нашел легальный способ поддерживать связь с миром. И если бы его отставили, они бы зафиксировали якобы мою помету. А так это попытка сохранить лицо – и меня посадили, и его отправили в отставку. Кстати, меня с его отставкой поздравлял заместитель начальника колонии лично во время вечерней проверки.

НА СВЯЗЬ УХОДИЛО ПО ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ В НЕДЕЛЮ

— Ты писал про проблемы со связью. Они были только у тебя или другие заключённые тоже не могли нормально звонить?


— Другие заключенные очень боялись милиции (фсиновцев). Одни боялись репрессий, связанных с содержанием в штрафном изоляторе (ШИЗО), другие боялись в связи с тем, что у них на подходе процесс по условно-досрочному освобождению, в котором важна характеристика от администрации колонии. Люди очень боятся поднимать голову, боятся ухудшить свои условия содержания. У 90% арестантов принято бояться администрацию колонии.

— Ну я так понял, что ты не боялся, а кроме тебя были те, кто не боялся?

— Были. И эти ребята, чаще всего попадали в ШИЗО.

— По поводу расценок на связь. Ты писал, что у оператора ЗонаТелеком, посредством которого ты держал связь с волей, расценки далеко не самые демократичные.

— Видеозвонки 7 рублей / минута. Обычные звонки – 3,5–4 рубля / минута. При этом это обычная IP-телефония, которая сейчас у нас в каждом офисе распространена. Эти цены абсолютно неадекватные. Причем есть альтернатива – есть оператор «Родная связь», но мне, поступившему в октябре 2020 года, «Родная связь» не была предложена. Мне была предложена карточка ЗонаТелеком безальтернативно.

— Ты считал сколько ты потратил денег на связь?

— Я пытался написать письмо в ЗонаТелеком, но они не отвечают на такие письма. Какой-то статистики, личного кабинета там нет. На связь мне закидывали деньги родные, близкие и друзья, кто поддерживал меня с воли. И в неделю у них на это уходило как минимум полторы тысячи рублей.




— Чувствовал ли ты поддержку с воли?

— Очень мощную. Очень мощную. Я поэтому и мог позволить так себя вести: независимо что ли, и даже борзо по отношению к администрации. Потому что меня с воли очень многие поддерживали. Поддерживали известные люди, неизвестные люди. Я знаю, что и начальник колонии был под определенным давлением. То есть ему звонили и просили за меня разные люди. Я мог позволить вести себя довольно агрессивно, и в то же время я не борзел и не нарушал законы, пока сидел.

— В ШИЗО тебя ни разу не отправляли?

— Ни разу. Единственное взыскание – один устный выговор от начальника отряда.

— За что ты его получил?

— Устный выговор я получил за мат. Рассказывал анекдот другому осужденному, случайно услышал сотрудник и решил на меня рапорт составить. Я когда писал объяснительную попросил в ней начальника колонии представить этого сотрудника к государственной награде за бдительность. Я часто в заявлениях и объяснительных юморил, доводил до абсурда. Они все вслух читали в дежурной части, ржали.

САМАЯ ПОПУЛЯРНАЯ ТЕЛЕПЕРЕДАЧА У ЗАКЛЮЧЁННЫХ - ТЕЛЕМАГАЗИН

— Чем в основном занимаются поселенцы?

— Нетрудоустроенные поселенцы сидят в комнате воспитательной работы целый день и втирают себе в затылок телевизор. Причем самая популярная телепередача – это телемагазин, как ни странно.

— Может быть, они там учатся навыкам продаж?

— Кстати говоря, касаемо «Колл-центра Сбербанка», могу сказать, что у нас его не было.




— А вообще телефоны в колонии были? Ведь несмотря на законодательный запрет, наличие мобильных телефонов у заключённых это распространённое явление во многих колониях, причём даже строгого режима.

— В КП-45 вообще этого нет. У нас это жестко контролировалось и пресекалось. У нас не было сотовых телефонов.

— Выходит, в колонии-поселении где-то даже на порядки жестче?

— Гораздо жестче. Вообще, в чём разница между обычной колонией и колонией-поселением – по закону в режиме содержания — в колонии-поселении, в отличие от обычной колонии, можно носить гражданскую одежду, можно носить бороду до 9 миллиметров, стрижку до 20 миллиметров, можно при себе иметь наличные деньги и ценные вещи и можно пользоваться зажигалкой. Свидания без ограничений, передачи без ограничений, посылки без ограничений — всего 9 пунктов, получается. Всё остальное полностью соответствует режиму, и у нас, в отличие от режимных зон, всё было по закону, то есть ни телефонов, ни алкоголя, ни наркотиков, ни оружия, ни азартных игр — ничего этого не было.

— А трудоустроенные поселенцы кем работают?

— Есть стройгруппа, есть хозобслуга. Хозобслуга поддерживает весь быт, строй группа делает ремонт. Основное направление нашей колонии-поселения – это сельское хозяйство: есть трактористы, есть скотники, есть дояра, есть пастухи — основные специальности. Нас, библиотекарей, было всего два в колонии. Один на первом участке, я на втором участке – начальник библиотеки. На третьем участке библиотеки не было.

— Что за люди отбывают наказание в колонии-поселении? За какие преступления сидят в КП-45?

— Очень много интересных историй там. Каждая история достойна отдельного интервью, но очень много осужденных сидят по статье 264 («Нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств» – Прим. ред.), разные части этой статьи. Очень много алиментщиков, 157-я статья. Поменьше ребят, которые сидят по 158-й статье, это мелкие кражи. Есть те, кто сидит за убийство по неосторожности, их единицы. Есть «дешёвые» наркоманы, 228-я статья. Разбойники сидят еще, но они, как правило, выходят уже со строгого режима досрочно за примерное поведение перед освобождением.

ЖЕНЩИНЫ КО МНЕ ПРИХОДИЛИ В БИБЛИОТЕКУ

— Я слышал, что у вас женщины и мужчины жили чуть ли в одних бараках. Это правда?

— Нет.

— То есть ты никогда не пересекался с женской частью?

— Мы могли встретиться в курилке, в столовой. Ко мне женщины ходили в библиотеку. Между осужденными возникает много романтических историй, но романы с женщинами-осужденными меня не интересовали, потому что весь мой срок меня поддерживала любимая, которая меня очень ждала дома.




— Когда при тебе в первый раз приезжали ОНК, ты сагитировал поселенцев, чтобы они проконсультировались у ОНК, рассказали им о нарушениях, и многие этим правом воспользовались. Потом, я слышал, они отказались от жалоб. Что случилось? Их убедила администрация колонии?

— Да, я считаю, сотрудник оперчасти «поработал». Многие письменно отказывались от своих заявлений, показаний. Когда ОНК уехала. Письменно! Подпись ставили на камеру, на регистратор, отказывались от своих жалоб.

— Какого рода были жалобы?

— Точно не помню. Разные совсем: зарплата, медицина, отсутствие возможности трудоустроиться. Про трудоустройство, кстати, там тоже очень интересно. Все там получают зарплату полторы тысячи рублей.

— В месяц?

— Да. Начисляется минималка, начисляется всем двенадцать с чем-то, вычитается гражданский иск, у кого он есть, вычитается за проживание, питание, энергоресурсы. На руках остается полторы тысячи. У кого нет иска – тоже полторы тысячи. Причём, внятно ответить, почему так, в колонии не могут. Вот меня-то почему не трудоустроили? – потому что я бы им все мозги выел. Вот, к примеру, работают там два кочегара, работают сутки через сутки, одинаковая ставка. Один получает за месяц три тысячи, другой полторы. У обоих исков нет, одинаковая зарплата, одинаковое количество часов в закрытой ведомости. Они приходят вдвоем в бухгалтерию и спрашивают «почему». А там ответ – «да пошел ты на**** – вот почему». Примерно все получают от одной до полутора тысяч.

БОЛЬНЫЕ ТУБЕРКУЛЁЗОМ НЕ ГОСПИТАЛИЗИРОВАЛИСЬ МЕСЯЦАМИ

— Эта зима была достаточно морозной, не было ли холодно в бараках?

— На нашем втором участке были совершенно страшные проблемы. Барак дырявый, и в феврале, как подует ветер, барак промерзал, наверное, до 11-12 градусов. Невозможно было спать в таких условиях – ты надеваешь на себя все, что у тебя есть, и под одеяло залезаешь, а все равно каждые полтора часа вскакиваешь, потому что холодно. Это было ужасно.
Ещё ужасней было на женском бараке. Там у них даже днем в спальных помещениях не понималась температура выше, наверное, 12, а в комнате воспитательной работы у них было градусов, может, 6. А у дежурного камера только в комнате воспитательной работы, поэтому он требовал, чтобы они сидели при такой температуре в комнате воспитательной работы под камерой, не разрешал им сидеть в спальном помещении, чтобы их видеть. Я считаю, это момент пытки, это самое настоящее издевательство. Там одна девочка бесправная малолетняя наркоманка, которая работает на оперчасть, поэтому ей жаловаться не пристало, а другая солидная дама, очень достойная дама, которая случайно там оказалась, по 264-й статье, по сфабрикованному абсолютно делу, она еще и не раз прозвучит в СМИ, сейчас она освободится, и я буду помогать ей. И ее гнобить таким образом… посидите час при плюс шести, хоть как ты одет будешь. Это пытки, уверен, это настоящие пытки.

— Кто-то болел простужался, или, может болел коронавирусом?

— У полбарака, бывало, пропадал запах.

— Как-то лечили?

— Никак не лечили.

— То есть пока само не пройдет, силами собственного иммунитета?

— Да. У нас на бараке, человек 6-7 заболело туберкулёзом, и только в апреле фельдшерская служба колонии добилась, чтобы их госпитализировали.

— А заболели они когда?

— Они всю зиму недомогали. У кого-то даже несколько литров жидкости из лёгких откачали.

НАЧАЛЬНИК КОЛОНИИ – ОЧЕНЬ ЭРУДИРОВАННЫЙ И ВОСПИТАННЫЙ ЧЕЛОВЕК

КП-45. Фото: Владислав Постников

— Что было самым тяжелым для тебя в период заключения?

— Разлука с близкими, друзьями, с любимой, с дочкой.

— А для администрации, на твой взгляд, в связи с твоим пребыванием?

— Повышенное общественное внимание. Они ничего не боятся так, как общественного внимания. Ни санкций, ни проверок, ни визитов ОНК они не боятся так, как боятся общественного внимания.

— Праздники отмечались как-то в колонии?

— Генерал запретил, но в Новый год нам разрешили шашлыки пожарить и посидеть до 12 в комнате воспитательной работы за телевидением, а какие-то массовые мероприятия, концерты, генерал запретил.

— Генерал – это начальник колонии Орлов?

— Нет, это начальник областного ГУФСИН Фёдоров (Полковник внутренней службы Александр Федоров, – прим.ред.)


— А что можешь сказать про начальника колонии?

— Это очень эрудированный, очень воспитанный человек, который сделал карьеру в одной колонии. 20 лет он там работает. Денис Александрович работал сначала младшим инспектором, потом перевелся в опера, был 7 лет начальником оперчасти. Он очень эрудированный и воспитанный человек, но скованный по рукам и ногам. Когда я ему говорил, делал замечания по работе колонии, говорил: «Ну смотрите, Денис Александрович, опера у вас как котята слепые, как дети брошенные. Они даже стукача нормального завербовать не могут». Я наговорил всякой чуши семь верст до небес — у них в оперчасти потом это становилось оперативной информацией, а у меня в библиотеке – хохот. Отдел воспитательно-культурной работы – всё на бумаге. На бумаге пишут чушь, потом отчитываются за эту чушь. Допустим, нам было предписано в футбол 3 апреля на спортплощадке играть, 3 апреля среди талых сугробов и луж. Я ему говорю: «Ну это же все так…». Он говорит: «Да, это так. Ну вы посмотрите, кто у меня работает. Что я с ними сделаю?»




— По поводу твоей прикроватной карточки. Почему только одна статья указана, и срок освобождения 30 мая (Ширшикова освободили 24 мая — прим. ред.)?

— Там одна всего статья, а не две. И срок с ошибкой напечатан. Я скандалил по этому поводу. А мне говорят, все равно у тебя 24 освободят, а не 30. В итоге 24 и освободили.

— Какой ты для себя опыт извлёк из пребывания в колонии?

— Я очень усердно работал над преодолением пробелов в образовании, я очень много читал, чудовищно много читал, не давал себе и дня без книги. Прочел больше 150 книг, как классики, так и не классики. Я немножко скорректировал мировоззрение. Я осознал, что у меня много фантастических друзей, которые меня не бросили в этой ситуации и поддерживали меня весь мой срок, в том числе и финансово, и это было очень важно. За счет этого у меня всегда было что курить, слава богу, всегда была альтернатива казённой пищи, я благодаря этому не заработал гастрит хронический, который у всех, кто ест только тюремную еду.

— То есть кормят в колонии не очень?

— Неделю можно поесть. А потом начинается газированный понос и изжога невозможная.

— В армии лучше кормят?

— Гораздо лучше.

— А если брать опыт, начиная с самого начала — с того поста на Фэйсбуке, с которого все началось?

— Я стал опаснее, я стал хитрее.

Поддержать редакцию