«Сидеть на заднице, смотреть ролики в интернете – так мы страну не поднимем»
Руководитель свердловского Союза добровольцев Донбасса – о своем отношении к войне на Украине и ценностях российской молодежи
25.02.2019
Попытка президента «Незалежной» Петра Порошенко украинизировать Донбасс не возымеет успеха. В этом уверены добровольцы, принимавшие участие в боевых действиях на востоке Украины. По их словам, на случай давления на русскоязычное население – в Украине, Прибалтике или республиках Средней Азии, у россиян всегда найдется «ответка», а плечом к плечу встанут люди разных национальностей. В интервью veved.ru руководитель Союза добровольцев Донбасса по Екатеринбургу и Свердловской области Максим Хлопин рассказал о своем видении ситуации, отношении к внешней политике страны и ценностях в жизни.
– Максим, сколько россиян, свердловчан принимали участие в боевых действиях на Донбассе?
– Всего по примерным подсчетам 60 тысяч россиян, из них около 1500 жителей Свердловской области. Не вернулось порядка 150 наших земляков. Это люди, которые погибли. Есть еще категория, которые воевали два-три года, вернулись обратно на Урал, продали здесь свои квартиры и переехали жить туда.
– Кто эти люди, которые решились взять оружие в руки и поехать на войну?
– Разные категории людей. Начиная от тех, кто не нашел себя в мирной жизни у нас, заканчивая профессионалами, которые приезжали на месяц, на два, чтобы провести тренировки, подготовить людей, потому что тяжело воевать мирному населению с регулярной армией. Те ополченцы, которые в 2014 году первыми принимали участие в боевых действиях, которые когда-то служили в Чечне, Афганистане, в других горячих точках, они были лидерами, к ним прибивались. Со мной в подразделении были бывшие таксисты, коммерсанты, шахтеры, кто угодно, клерки обычные. Люди были даже со Львова, Харькова, то есть Западной Украины. Были татары башкиры, евреи, калмыки, русские. Кого только не было. Там все были.
– Приезжая сюда обратно, домой, где они себя находят и находят ли?
– По-разному. Понимаешь, война это другой мир, другие ценности. Там большую цену имеет пачка сигарет, наличие шоколадки в кармане, теплого места, возможности поспать, помыться элементарно. Наличие надежного друга, который тебе спину прикрывает – это великая ценность. А в мирной жизни ценность что? Крутая машина, большая зарплата. Поэтому когда они возвращаются, им тяжело себя найти. Очень сильно влияет на это наличие семьи, которая тебя поддержит, это 90% удачной реабилитации. Если семьи нет, то ты начинаешь метаться, и понимаешь, что людей, на которых можно опереться, с которыми можно идти дальше, их единицы. Все на суете, у всех задача заработать больше денег.
– Часто после возвращения с Донбасса люди идут в криминал?
– Сращивание криминала и людей, имеющих боевой опыт, всегда было. Вне зависимости – Донбасс это или Афганистан. Взять ребят, которые с Чечни вернулись в 1990-е годы – тоже самое. Спрос в бандитских кругах на таких людей велик. Ударить человека? Не проблема. Прострелить ногу? Тоже не проблема, абсолютно. Другие социальные рамки.
– После начала боевых действий в Россию приехало много беженцев с востока Украины, многие до сих пор не получили гражданство. Почему это стало проблемой?
– Получить гражданство – не проблема. Когда люди приезжают с территории Донецкой или Луганской народных республик то считают, что им тут же должны выдать паспорт гражданина РФ, дать работу, квартиру. Нет, такого не будет. Их по полной программе проверяют, потому что война это такая вещь, там были, есть и будут мародеры и преступники. Их нужно всех проверять. Государство идет навстречу. Да, это очереди, надо документы собирать, на каком-то этапе требуются финансы, друг за друга все цепляется. Есть люди, у которых вообще нет никаких документов. У меня есть товарищ, у которого кроме просроченного украинского паспорта вообще ничего нет, потому что у него взорвали дом, все сгорело. К тому же стоит помнить, что вместе с мирными жителями на территорию Россию могут попасть сотрудники или агенты Службы безопасности Украины, диверсанты. Не допустить их попадания сюда – задача ФСБ. Я не исключаю, что были случаи приезда представителей криминалитета, так как 23 года на Украине были наши «90-е». Они были у нас 5-6 лет, ну максимум 10, а у них 23 года.
– Как обстоят дела с гуманитарной помощью для жителей ДНР и ЛНР?
– «Гуманитарка» собирается, я и сам отправляю, у меня двое ребятишек, они растут, вещи остаются, что-то покупаем новое, также отправляем. Какие-то у меня лично излишки финансовые появляются, также отправляю ребятам, которые «гуманитаркой» занимаются, в ком я уверен, что довезут.
– Из каких соображений они этим занимаются?
– Из человечности. Вот смотри. У тебя есть «Айфон», ты живешь в квартире, хорошо кушаешь, одет, у тебя есть работа, заработок, в принципе ты особо ни в чем не нуждаешься. А когда туда приезжаешь, то видишь, что люди живут в подвалах. Когда я в 2015 году закупил здесь конфет и печенья и поехал туда раздавать детям, у них был неописуемый восторг, счастье в глазах. И возьми наших детей. Я не говорю, что мы избалованные, но мы живем хорошо. Нашу молодежь, которой лет 15-16, ей стоит показать, как люди живут. Мы живем несколько в тепличных условиях. Нам вот не нравится, что 4G не ловит, вай-фая нет и так далее. Вы туда приезжайте – там жрать нечего. В 2015 году там старики с голоду умирали.
– На твой взгляд, какое будущее ждет Украину?
– Я рожден в СССР, и считаю, что территория Украины это исконно русские территории. Там живут такие же как мы с тобой люди, с аналогичным менталитетом, большинство разговаривают на русском языке. Сейчас Украина развивается в ключе «АнтиРоссии», и когда я разговаривал с пленными украинцами, с парнями по 25 лет, я понимал, что им с рождения вдалбливали, что во всем виновата Россия. Вот мы и получили территорию с населением в 40 миллионов, где каждый второй считает, что Россия – источник всех бед. Поэтому надо обратно ассимилировать эту территорию, но без военного участия, путем культурно-образовательных механизмов.
– Но это же опять займет лет 25-30.
– Да, это долгий процесс. А что ты предлагаешь? Есть быстрый вариант – зачистить территорию от бандеровцев, от враждебно настроенных людей, но мировое сообщество не даст нам этого сделать. Можно перенасытить Донбасс добровольцами, и если сейчас корпус насчитывает 20 тысяч человек, увеличить его до 60 тысяч, выдать им оружие и отправить в наступление. Но как их потом удержишь? Как можно удержать людей, у которых убили маму, сестру, детей? Они просто зальют кровью Харьковскую область, и не дай Бог, дойдут до Львова, где будут резать всех направо и налево. Там по улицам гирлянды из бандерлогов на фонарях будут висеть. Вы себя поставьте на их место. Вы бы зубами их рвали, голыми руками разрывали на части. Крови пролито уже много с обеих сторон. Поэтому данная проблема не имеет решения по щелчку пальца. Будет продолжаться тлеющий конфликт. Надо поступать так, как поступает Израиль – на любой акт агрессии давать такую «ответку», чтобы надолго запомнилось.
– Если начнется давление на русских в других странах, добровольцы тоже возьмутся за оружие?
– Конечно, возьмутся. Вспомним войну в Югославии – там тоже было много русских добровольцев. Сейчас крайне опасные развиваются события во всех поголовно республиках Средней Азии, где может произойти ситуация, аналогичная Украине. И если начнется где то резня русскоязычного населения, то у меня сумка собрана. Границу пересечь, оружие найти, людей с собой привести – не проблема. Сейчас если начнется в Донбассе обострение и глава, хоть ДНР, хоть ЛНР обратится с призывом помочь, поверьте, отсюда поедут колонны. Я почему говорю русскоязычного, потому что понятие «этнический русский» очень размытое. У меня сосед азербайджанец, мы с ним дружим семьями, во дворе у меня парковщик – таджик, дворники тоже парни нерусские. Люди работают. Если вы приехали сюда работать, строить семью, жить, то, пожалуйста, без проблем. А если приехали сюда свои порядки устраивать, то извини дорогой, лес большой.
– Это у нас черта характера такая – идти и защищать своих, не раздумывая о последствиях?
– В моем понимании, у нас высокоразвито чувство справедливости. Если обижают слабого, мы хотим помочь.
– После воссоединения Крыма с Россией обострилась проблема с крымскими татарами. Как её решать?
– У нас страна многонациональная, мы можем жить мирно в одной дружной семье, и опыт Советского Союза это показал. Что касается раздува про крымских татар, то я не понимаю, чего они хотят? Чтобы только они жили в Крыму? Не будет такого. Возьмем историю Крыма – так там греки в свое время жили, армяне, русские. Это многонациональная территория. Все это искусственно раздувается для дестабилизации обстановки. Теория управляемого хаоса никуда не делась. Когда идет национальная, религиозная какая-то междоусобица, в этой мутной водичке можно очень много половить.
– Этим летом, у побережья Крыма, в Черном море планируются совместные военные учения Украины и НАТО. Что делать России, как отвечать на подобные провокации?
– Ты хочешь лично моё мнение услышать? Расчехлить их в хлам, скатать в асфальт. Они же в конец оборзели. Объясните мне, взрослому мужчине, почему какой-то товарищ потряс пробиркой в Совбезе ООН и после этого «расчехлили» Ирак, убили 100 тысяч человек. Кто за это ответил? Никто. Страну раздолбили, золотой запас вывезли, нефть качают. Поехали дальше. Афганистан – производство героина выросло в 10 раз. Западный мир, западный образ жизни, который нам навязывают, это общество потребления, общество-паразит. Им нужны колонии, территории, с которых можно качать ресурсы – природные, людские, финансовые. Им нужно откуда-то брать подешевле и подороже продавать. Это нация торгашей. Кто такие американцы? США были английской колонией, куда ссылали насильников, убийц, мошенников, грабителей. Они все там.
– Как с ними быть, если не развязывать войну?
– Нам надо понять – мы хотим действовать с позиции силы или как? Мы на них завязаны – захотят, айфоны нам заблокируют, кредитные карты, операционные системы. Поэтому надо самим развивать свою страну, экономику, работать, вкалывать самим. Возьмем пример многими нелюбимого Иосифа Сталина – 1945 год, страна в руинах. Прошло шесть лет – страну подняли. Вкалывали все, просто пахали. Сидеть на заднице, смотреть ролики в интернете – так мы страну не поднимем. Не купи- продай, а создавай. В деревню съездите, посмотрите, как там живут. У меня знакомый, парень доброволец, уехал в село, у него там девчонка деревенская, решил заняться сельским хозяйством. Купил пять коров. Ему приходит налог в 50 тысяч за подсобное хозяйство. Мужику 40 лет, он прошел две войны, он мне звонит и просто ревет. Говорит – я не знаю, что делать. Бесконечно невозможно людей нагибать, рано или поздно придем к тому, что народ возьмется за оружие. Мы этого в городах не замечаем, но в деревнях люди пьют от безысходности, воруют. У нас раньше почти у каждого была дача, садовый участок, мы картошку сажали, а сейчас нам проще пойти купить в магазине. Нас на это уже подсадили.
– Наше поколение уже сформировалось таким, сложно изменить что-то в подсознании.
– Не поздно. Не поздно начать хотя бы со школьников. У нас 40% свердловчан не служили в армии, а это уже показатель отношения к жизни. Стоит вводить в школах начальную военную подготовку, хотя бы в качестве факультатива. Есть желание – ходите. Нет – не ходите. А у нас в екатеринбургских школах сейчас куда детей водят? В Ельцин Центр. Надо научить молодежь элементарно обращаться с оружием, я не говорю о том, чтобы из детей начать готовить боевиков. По достижении совершеннолетия он сам примет решение – быть ему военным или гражданским специалистом. Кто-то экономист, физик, ботаник, а кому то нравится и хочется служить своей Родине.
– Эту тему сейчас активно пытаются развить казаки, которые все больше предпринимают попыток насадить какое-то свое мнение. В правильном ли русле развивается казачество в общем?
– Если мы сейчас начнем копаться, разбираться в казачестве, то далеко зайдем, это дебри страшные. В моем понимании казачество – это регулярная армия, это прослойка населения, это образ жизни. Казак – это человек-воин, по жизни воин. Он должен быть самостоятельным, готовым взяться в любое время за оружие и защитить свою семью, дом, страну. Он не должен быть алкашом подзаборным, ряженым, нацепить там на себя папаху, обвешаться медалями, лампасами, генеральскими погонами и ходить и брякать. Нет. Не мне судить, как казачество сейчас развивается – правильно или не правильно. Кто-то считает, что казаки должны жить обособленно, вести свое хозяйство, заниматься работой с молодежью, а кто-то считает, что казаки должны ходить играть на балалайке. Видение у всех разное. В моем видении, оно сейчас не правильно развивается, а кто-то считает иначе. Если мы поставим во главу угла военный аспект казачества, то получим по концовке около двух тысяч человек в Свердловской области, которые имеют большой жизненный и военный опыт, но направлять то их куда? Любые навыки должны иметь применение, а если их нет, он начнет их искать. И получим на выходе криминал.
– Добровольцев с Донбасса, подержавших в руках оружие, тоже сейчас много.
– Верно, государство не знает, что с нами делать. Посадить всех в тюрьму? Черт его знает. Дать нам какие-то льготы, премии, так это тоже палка о двух концах. Это смесь гремучая, и с ней нужно очень аккуратно.
– Максим, ты внесен в украинскую базу «Миротворец», какие-то ограничения есть в связи с этим, или может страх за семью, опасения мести?
– Я в основном передвигаюсь только по территории России, и осознаю, что, например, в странах НАТО мне появляться нельзя, меня могут арестовать и выдать украинскому правительству. Что касается страха, то его нет, опасений как таковых тоже нет. Семья все понимает. Я в своей стране, и мне здесь бояться нечего. Если вдруг поменяется политический строй в стране и нас начнут преследовать, как террористов, допустим, и придут ко мне домой, то я отвечу за свои действия, но я считаю, что я прав.
– Расскажи о себе.
– Мне 38 лет, после окончания школы я поступил в Иркутский авиационо-инженерный институт. Это был 1997 год, я посмотрел, что такое армия, я сам из семьи военных, и понял, что не в такой армии я хочу служить. В институте был полный бардак, я развернулся и ушел. Забрал документы, и чтобы не терять время, поступил в ПТУ, отучился за год на бухгалтера сельхозпроизводства, через год поступил в Екатеринбургское пожарно-техническое училище (ныне – Уральский институт государственной противопожарной службы МЧС России– Прим.ред.). В 2001 году по распределению меня отправили служить в город Норильск, там я пять лет отработал начальником караула пожарной части, она была единственная на весь город. Грандиозный жизненный опыт, конечно. Я понял, что такое подчиняться, что такое руководить, насмотрелся многого, трупов, пожаров, горя людского. Потом меня перевели обратно в Екатеринбург в пожарное училище на должность командира взвода. С 2006 по 2010 год я отслужил, уволился с должности заместителя командира роты по служебно-боевой подготовке.
– Почему решил уволиться?
– Честно говоря, надоело быть нищим офицером. Я тогда получал 17 тысяч рублей в месяц. Как охранник в магазине. Только он отвечал за полки с товаром, а я за 224 человека. И на работе с утра до вечера. Доходило до того, что я до пяти лет не помнил свою старшую дочь. Я понимал, что у меня есть ребенок, но не отражал этого. Мне до сих пор жена говорит, что я воспитывал чужих людей в ущерб своему собственному. К тому же приходилось работать с нынешней молодежью, она вообще ничего не понимает, у нее только финансовые ценности в голове. Долг, честь, совесть, вы что? Деньги, планшеты, телефоны, ноутбуки. Приходилось их морально ломать, перевоспитывать, объяснять. Это люди, которые должны быть готовы к тому, чтобы в мирное время спасать жизни людей за сущие копейки. Я уволился, ушел в частный охранный бизнес, через год поехал на море первый раз в своей жизни. Потом вторая дочь родилась. Я работал, бизнес позволял содержать семью, хватало, могли себе позволить многие вещи. В принципе, у военного человека потребностей минимум: мне не надо машину за несколько миллионов, пентхаус. Есть что покушать, такси оплатить, во что одеться, отдохнуть – не бедствуешь и хорошо, и при этом времени свободного на семью хватало. Потом начался майдан, Крым, а для меня всегда Украина была исконно русской территорией. Думал, перебесятся, перепсихуются. Но включаю телевизор и вижу бегущую строку, что на Майдане погибло несколько десятков человек. Я сел и офигел. Понял, что намечается большая-большая задница. Потому что если начинают безнаказанно расстреливать силовиков, то значит, что либо власти нет, потому что монополия на насилие может быть только у государства, либо начинается беспредел и бардак. Затем появились нацбаты, люди начали захватывать полицейские участки, воинские части, вооружаться и власть на это спокойно смотрела. В этом момент я понимал, что может начаться резня в Крыму, но Россия по-быстрому включила полуостров в свой состав. Население спросили: вы с нами? Население дружно ответило: да, пацаны, мы с вами. Потом события начались развиваться на Донбассе, я не думал тогда на тот момент, что туда двинут войска, начнутся ковровые бомбардировки. Думал, мировое сообщество, ООН, кто-нибудь – остановите этот бардак, но им было только выгодно создать у нас под боком тлеющий конфликт.
– Когда ты поехал на Донбасс, и что стало отправной точкой?
– В октябре 2014 года. Я сидел, смотрел телевизор, там показали сюжет, как долбят по жилым районам «Градами», артиллерийскими установками, показали погибших детей. Политика политикой, но нельзя убивать мирное население. Если люди, которые этим занимаются, считают, что с них некому будет за это спросить, то они глубоко ошибаются. Собрал рюкзак, и часа в три ночи уехал в аэропорт Кольцово и улетел. Жене ничего не сказал, оставил записку «прости» на столе, она сначала вообще думала, что я из дома ушел. В шесть утра я вылетел, а через двенадцать часов был уже в центре Донецка с рюкзаком на спине. Меня привезли на тренировочную базу, сводили в тир, на следующий день пообщался с начальником учебного центра, потом выдали оружие и поставили на должность инструктора обучать людей – начиная от несения гарнизонно-караульной службы и заканчивая ведением боевых действий в составе мотострелкового взвода. Там были ребята профессионалы, которые обучали минированию, разминированию, снайперскому делу. Снайперы это люди с определенным складом ума и характера, танкисты и артиллеристы – тоже своеобразные люди. На Донбассе у меня в подчинении было порядка 30 человек, двое из них погибли. Я состоял в подразделении «Первая славянская бригада». Спустя несколько месяцев вернулся в Екатеринбург, потом в 2015 снова уехал, опять вернулся, в 2016 опять поехал. Затем ребята попросили возглавить региональный Союз добровольцев Донбасса, я согласился.
– Какая сейчас обстановка в народных республиках?
– Также стреляют, идут обстрелы, но не так интенсивно, как в 2014-2015 годах. Но так больше продолжаться не может – либо эти регионы войдут в состав России, либо Украина получит поддержку со стороны ЕвроСоюза и США и начнет глобальное наступление. В этом случае мы обратно все туда поедем, только нас уже будет в разы больше. Если нужно будет, и до Прибалтики дойдем.
– Максим, сколько россиян, свердловчан принимали участие в боевых действиях на Донбассе?
– Всего по примерным подсчетам 60 тысяч россиян, из них около 1500 жителей Свердловской области. Не вернулось порядка 150 наших земляков. Это люди, которые погибли. Есть еще категория, которые воевали два-три года, вернулись обратно на Урал, продали здесь свои квартиры и переехали жить туда.
– Кто эти люди, которые решились взять оружие в руки и поехать на войну?
– Разные категории людей. Начиная от тех, кто не нашел себя в мирной жизни у нас, заканчивая профессионалами, которые приезжали на месяц, на два, чтобы провести тренировки, подготовить людей, потому что тяжело воевать мирному населению с регулярной армией. Те ополченцы, которые в 2014 году первыми принимали участие в боевых действиях, которые когда-то служили в Чечне, Афганистане, в других горячих точках, они были лидерами, к ним прибивались. Со мной в подразделении были бывшие таксисты, коммерсанты, шахтеры, кто угодно, клерки обычные. Люди были даже со Львова, Харькова, то есть Западной Украины. Были татары башкиры, евреи, калмыки, русские. Кого только не было. Там все были.
– Приезжая сюда обратно, домой, где они себя находят и находят ли?
– По-разному. Понимаешь, война это другой мир, другие ценности. Там большую цену имеет пачка сигарет, наличие шоколадки в кармане, теплого места, возможности поспать, помыться элементарно. Наличие надежного друга, который тебе спину прикрывает – это великая ценность. А в мирной жизни ценность что? Крутая машина, большая зарплата. Поэтому когда они возвращаются, им тяжело себя найти. Очень сильно влияет на это наличие семьи, которая тебя поддержит, это 90% удачной реабилитации. Если семьи нет, то ты начинаешь метаться, и понимаешь, что людей, на которых можно опереться, с которыми можно идти дальше, их единицы. Все на суете, у всех задача заработать больше денег.
– Часто после возвращения с Донбасса люди идут в криминал?
– Сращивание криминала и людей, имеющих боевой опыт, всегда было. Вне зависимости – Донбасс это или Афганистан. Взять ребят, которые с Чечни вернулись в 1990-е годы – тоже самое. Спрос в бандитских кругах на таких людей велик. Ударить человека? Не проблема. Прострелить ногу? Тоже не проблема, абсолютно. Другие социальные рамки.
– После начала боевых действий в Россию приехало много беженцев с востока Украины, многие до сих пор не получили гражданство. Почему это стало проблемой?
– Получить гражданство – не проблема. Когда люди приезжают с территории Донецкой или Луганской народных республик то считают, что им тут же должны выдать паспорт гражданина РФ, дать работу, квартиру. Нет, такого не будет. Их по полной программе проверяют, потому что война это такая вещь, там были, есть и будут мародеры и преступники. Их нужно всех проверять. Государство идет навстречу. Да, это очереди, надо документы собирать, на каком-то этапе требуются финансы, друг за друга все цепляется. Есть люди, у которых вообще нет никаких документов. У меня есть товарищ, у которого кроме просроченного украинского паспорта вообще ничего нет, потому что у него взорвали дом, все сгорело. К тому же стоит помнить, что вместе с мирными жителями на территорию Россию могут попасть сотрудники или агенты Службы безопасности Украины, диверсанты. Не допустить их попадания сюда – задача ФСБ. Я не исключаю, что были случаи приезда представителей криминалитета, так как 23 года на Украине были наши «90-е». Они были у нас 5-6 лет, ну максимум 10, а у них 23 года.
– Как обстоят дела с гуманитарной помощью для жителей ДНР и ЛНР?
– «Гуманитарка» собирается, я и сам отправляю, у меня двое ребятишек, они растут, вещи остаются, что-то покупаем новое, также отправляем. Какие-то у меня лично излишки финансовые появляются, также отправляю ребятам, которые «гуманитаркой» занимаются, в ком я уверен, что довезут.
– Из каких соображений они этим занимаются?
– Из человечности. Вот смотри. У тебя есть «Айфон», ты живешь в квартире, хорошо кушаешь, одет, у тебя есть работа, заработок, в принципе ты особо ни в чем не нуждаешься. А когда туда приезжаешь, то видишь, что люди живут в подвалах. Когда я в 2015 году закупил здесь конфет и печенья и поехал туда раздавать детям, у них был неописуемый восторг, счастье в глазах. И возьми наших детей. Я не говорю, что мы избалованные, но мы живем хорошо. Нашу молодежь, которой лет 15-16, ей стоит показать, как люди живут. Мы живем несколько в тепличных условиях. Нам вот не нравится, что 4G не ловит, вай-фая нет и так далее. Вы туда приезжайте – там жрать нечего. В 2015 году там старики с голоду умирали.
– На твой взгляд, какое будущее ждет Украину?
– Я рожден в СССР, и считаю, что территория Украины это исконно русские территории. Там живут такие же как мы с тобой люди, с аналогичным менталитетом, большинство разговаривают на русском языке. Сейчас Украина развивается в ключе «АнтиРоссии», и когда я разговаривал с пленными украинцами, с парнями по 25 лет, я понимал, что им с рождения вдалбливали, что во всем виновата Россия. Вот мы и получили территорию с населением в 40 миллионов, где каждый второй считает, что Россия – источник всех бед. Поэтому надо обратно ассимилировать эту территорию, но без военного участия, путем культурно-образовательных механизмов.
– Но это же опять займет лет 25-30.
– Да, это долгий процесс. А что ты предлагаешь? Есть быстрый вариант – зачистить территорию от бандеровцев, от враждебно настроенных людей, но мировое сообщество не даст нам этого сделать. Можно перенасытить Донбасс добровольцами, и если сейчас корпус насчитывает 20 тысяч человек, увеличить его до 60 тысяч, выдать им оружие и отправить в наступление. Но как их потом удержишь? Как можно удержать людей, у которых убили маму, сестру, детей? Они просто зальют кровью Харьковскую область, и не дай Бог, дойдут до Львова, где будут резать всех направо и налево. Там по улицам гирлянды из бандерлогов на фонарях будут висеть. Вы себя поставьте на их место. Вы бы зубами их рвали, голыми руками разрывали на части. Крови пролито уже много с обеих сторон. Поэтому данная проблема не имеет решения по щелчку пальца. Будет продолжаться тлеющий конфликт. Надо поступать так, как поступает Израиль – на любой акт агрессии давать такую «ответку», чтобы надолго запомнилось.
– Если начнется давление на русских в других странах, добровольцы тоже возьмутся за оружие?
– Конечно, возьмутся. Вспомним войну в Югославии – там тоже было много русских добровольцев. Сейчас крайне опасные развиваются события во всех поголовно республиках Средней Азии, где может произойти ситуация, аналогичная Украине. И если начнется где то резня русскоязычного населения, то у меня сумка собрана. Границу пересечь, оружие найти, людей с собой привести – не проблема. Сейчас если начнется в Донбассе обострение и глава, хоть ДНР, хоть ЛНР обратится с призывом помочь, поверьте, отсюда поедут колонны. Я почему говорю русскоязычного, потому что понятие «этнический русский» очень размытое. У меня сосед азербайджанец, мы с ним дружим семьями, во дворе у меня парковщик – таджик, дворники тоже парни нерусские. Люди работают. Если вы приехали сюда работать, строить семью, жить, то, пожалуйста, без проблем. А если приехали сюда свои порядки устраивать, то извини дорогой, лес большой.
– Это у нас черта характера такая – идти и защищать своих, не раздумывая о последствиях?
– В моем понимании, у нас высокоразвито чувство справедливости. Если обижают слабого, мы хотим помочь.
– После воссоединения Крыма с Россией обострилась проблема с крымскими татарами. Как её решать?
– У нас страна многонациональная, мы можем жить мирно в одной дружной семье, и опыт Советского Союза это показал. Что касается раздува про крымских татар, то я не понимаю, чего они хотят? Чтобы только они жили в Крыму? Не будет такого. Возьмем историю Крыма – так там греки в свое время жили, армяне, русские. Это многонациональная территория. Все это искусственно раздувается для дестабилизации обстановки. Теория управляемого хаоса никуда не делась. Когда идет национальная, религиозная какая-то междоусобица, в этой мутной водичке можно очень много половить.
– Этим летом, у побережья Крыма, в Черном море планируются совместные военные учения Украины и НАТО. Что делать России, как отвечать на подобные провокации?
– Ты хочешь лично моё мнение услышать? Расчехлить их в хлам, скатать в асфальт. Они же в конец оборзели. Объясните мне, взрослому мужчине, почему какой-то товарищ потряс пробиркой в Совбезе ООН и после этого «расчехлили» Ирак, убили 100 тысяч человек. Кто за это ответил? Никто. Страну раздолбили, золотой запас вывезли, нефть качают. Поехали дальше. Афганистан – производство героина выросло в 10 раз. Западный мир, западный образ жизни, который нам навязывают, это общество потребления, общество-паразит. Им нужны колонии, территории, с которых можно качать ресурсы – природные, людские, финансовые. Им нужно откуда-то брать подешевле и подороже продавать. Это нация торгашей. Кто такие американцы? США были английской колонией, куда ссылали насильников, убийц, мошенников, грабителей. Они все там.
– Как с ними быть, если не развязывать войну?
– Нам надо понять – мы хотим действовать с позиции силы или как? Мы на них завязаны – захотят, айфоны нам заблокируют, кредитные карты, операционные системы. Поэтому надо самим развивать свою страну, экономику, работать, вкалывать самим. Возьмем пример многими нелюбимого Иосифа Сталина – 1945 год, страна в руинах. Прошло шесть лет – страну подняли. Вкалывали все, просто пахали. Сидеть на заднице, смотреть ролики в интернете – так мы страну не поднимем. Не купи- продай, а создавай. В деревню съездите, посмотрите, как там живут. У меня знакомый, парень доброволец, уехал в село, у него там девчонка деревенская, решил заняться сельским хозяйством. Купил пять коров. Ему приходит налог в 50 тысяч за подсобное хозяйство. Мужику 40 лет, он прошел две войны, он мне звонит и просто ревет. Говорит – я не знаю, что делать. Бесконечно невозможно людей нагибать, рано или поздно придем к тому, что народ возьмется за оружие. Мы этого в городах не замечаем, но в деревнях люди пьют от безысходности, воруют. У нас раньше почти у каждого была дача, садовый участок, мы картошку сажали, а сейчас нам проще пойти купить в магазине. Нас на это уже подсадили.
– Наше поколение уже сформировалось таким, сложно изменить что-то в подсознании.
– Не поздно. Не поздно начать хотя бы со школьников. У нас 40% свердловчан не служили в армии, а это уже показатель отношения к жизни. Стоит вводить в школах начальную военную подготовку, хотя бы в качестве факультатива. Есть желание – ходите. Нет – не ходите. А у нас в екатеринбургских школах сейчас куда детей водят? В Ельцин Центр. Надо научить молодежь элементарно обращаться с оружием, я не говорю о том, чтобы из детей начать готовить боевиков. По достижении совершеннолетия он сам примет решение – быть ему военным или гражданским специалистом. Кто-то экономист, физик, ботаник, а кому то нравится и хочется служить своей Родине.
– Эту тему сейчас активно пытаются развить казаки, которые все больше предпринимают попыток насадить какое-то свое мнение. В правильном ли русле развивается казачество в общем?
– Если мы сейчас начнем копаться, разбираться в казачестве, то далеко зайдем, это дебри страшные. В моем понимании казачество – это регулярная армия, это прослойка населения, это образ жизни. Казак – это человек-воин, по жизни воин. Он должен быть самостоятельным, готовым взяться в любое время за оружие и защитить свою семью, дом, страну. Он не должен быть алкашом подзаборным, ряженым, нацепить там на себя папаху, обвешаться медалями, лампасами, генеральскими погонами и ходить и брякать. Нет. Не мне судить, как казачество сейчас развивается – правильно или не правильно. Кто-то считает, что казаки должны жить обособленно, вести свое хозяйство, заниматься работой с молодежью, а кто-то считает, что казаки должны ходить играть на балалайке. Видение у всех разное. В моем видении, оно сейчас не правильно развивается, а кто-то считает иначе. Если мы поставим во главу угла военный аспект казачества, то получим по концовке около двух тысяч человек в Свердловской области, которые имеют большой жизненный и военный опыт, но направлять то их куда? Любые навыки должны иметь применение, а если их нет, он начнет их искать. И получим на выходе криминал.
– Добровольцев с Донбасса, подержавших в руках оружие, тоже сейчас много.
– Верно, государство не знает, что с нами делать. Посадить всех в тюрьму? Черт его знает. Дать нам какие-то льготы, премии, так это тоже палка о двух концах. Это смесь гремучая, и с ней нужно очень аккуратно.
– Максим, ты внесен в украинскую базу «Миротворец», какие-то ограничения есть в связи с этим, или может страх за семью, опасения мести?
– Я в основном передвигаюсь только по территории России, и осознаю, что, например, в странах НАТО мне появляться нельзя, меня могут арестовать и выдать украинскому правительству. Что касается страха, то его нет, опасений как таковых тоже нет. Семья все понимает. Я в своей стране, и мне здесь бояться нечего. Если вдруг поменяется политический строй в стране и нас начнут преследовать, как террористов, допустим, и придут ко мне домой, то я отвечу за свои действия, но я считаю, что я прав.
– Расскажи о себе.
– Мне 38 лет, после окончания школы я поступил в Иркутский авиационо-инженерный институт. Это был 1997 год, я посмотрел, что такое армия, я сам из семьи военных, и понял, что не в такой армии я хочу служить. В институте был полный бардак, я развернулся и ушел. Забрал документы, и чтобы не терять время, поступил в ПТУ, отучился за год на бухгалтера сельхозпроизводства, через год поступил в Екатеринбургское пожарно-техническое училище (ныне – Уральский институт государственной противопожарной службы МЧС России– Прим.ред.). В 2001 году по распределению меня отправили служить в город Норильск, там я пять лет отработал начальником караула пожарной части, она была единственная на весь город. Грандиозный жизненный опыт, конечно. Я понял, что такое подчиняться, что такое руководить, насмотрелся многого, трупов, пожаров, горя людского. Потом меня перевели обратно в Екатеринбург в пожарное училище на должность командира взвода. С 2006 по 2010 год я отслужил, уволился с должности заместителя командира роты по служебно-боевой подготовке.
– Почему решил уволиться?
– Честно говоря, надоело быть нищим офицером. Я тогда получал 17 тысяч рублей в месяц. Как охранник в магазине. Только он отвечал за полки с товаром, а я за 224 человека. И на работе с утра до вечера. Доходило до того, что я до пяти лет не помнил свою старшую дочь. Я понимал, что у меня есть ребенок, но не отражал этого. Мне до сих пор жена говорит, что я воспитывал чужих людей в ущерб своему собственному. К тому же приходилось работать с нынешней молодежью, она вообще ничего не понимает, у нее только финансовые ценности в голове. Долг, честь, совесть, вы что? Деньги, планшеты, телефоны, ноутбуки. Приходилось их морально ломать, перевоспитывать, объяснять. Это люди, которые должны быть готовы к тому, чтобы в мирное время спасать жизни людей за сущие копейки. Я уволился, ушел в частный охранный бизнес, через год поехал на море первый раз в своей жизни. Потом вторая дочь родилась. Я работал, бизнес позволял содержать семью, хватало, могли себе позволить многие вещи. В принципе, у военного человека потребностей минимум: мне не надо машину за несколько миллионов, пентхаус. Есть что покушать, такси оплатить, во что одеться, отдохнуть – не бедствуешь и хорошо, и при этом времени свободного на семью хватало. Потом начался майдан, Крым, а для меня всегда Украина была исконно русской территорией. Думал, перебесятся, перепсихуются. Но включаю телевизор и вижу бегущую строку, что на Майдане погибло несколько десятков человек. Я сел и офигел. Понял, что намечается большая-большая задница. Потому что если начинают безнаказанно расстреливать силовиков, то значит, что либо власти нет, потому что монополия на насилие может быть только у государства, либо начинается беспредел и бардак. Затем появились нацбаты, люди начали захватывать полицейские участки, воинские части, вооружаться и власть на это спокойно смотрела. В этом момент я понимал, что может начаться резня в Крыму, но Россия по-быстрому включила полуостров в свой состав. Население спросили: вы с нами? Население дружно ответило: да, пацаны, мы с вами. Потом события начались развиваться на Донбассе, я не думал тогда на тот момент, что туда двинут войска, начнутся ковровые бомбардировки. Думал, мировое сообщество, ООН, кто-нибудь – остановите этот бардак, но им было только выгодно создать у нас под боком тлеющий конфликт.
– Когда ты поехал на Донбасс, и что стало отправной точкой?
– В октябре 2014 года. Я сидел, смотрел телевизор, там показали сюжет, как долбят по жилым районам «Градами», артиллерийскими установками, показали погибших детей. Политика политикой, но нельзя убивать мирное население. Если люди, которые этим занимаются, считают, что с них некому будет за это спросить, то они глубоко ошибаются. Собрал рюкзак, и часа в три ночи уехал в аэропорт Кольцово и улетел. Жене ничего не сказал, оставил записку «прости» на столе, она сначала вообще думала, что я из дома ушел. В шесть утра я вылетел, а через двенадцать часов был уже в центре Донецка с рюкзаком на спине. Меня привезли на тренировочную базу, сводили в тир, на следующий день пообщался с начальником учебного центра, потом выдали оружие и поставили на должность инструктора обучать людей – начиная от несения гарнизонно-караульной службы и заканчивая ведением боевых действий в составе мотострелкового взвода. Там были ребята профессионалы, которые обучали минированию, разминированию, снайперскому делу. Снайперы это люди с определенным складом ума и характера, танкисты и артиллеристы – тоже своеобразные люди. На Донбассе у меня в подчинении было порядка 30 человек, двое из них погибли. Я состоял в подразделении «Первая славянская бригада». Спустя несколько месяцев вернулся в Екатеринбург, потом в 2015 снова уехал, опять вернулся, в 2016 опять поехал. Затем ребята попросили возглавить региональный Союз добровольцев Донбасса, я согласился.
– Какая сейчас обстановка в народных республиках?
– Также стреляют, идут обстрелы, но не так интенсивно, как в 2014-2015 годах. Но так больше продолжаться не может – либо эти регионы войдут в состав России, либо Украина получит поддержку со стороны ЕвроСоюза и США и начнет глобальное наступление. В этом случае мы обратно все туда поедем, только нас уже будет в разы больше. Если нужно будет, и до Прибалтики дойдем.
Иван Морозов © Вечерние ведомости
Читать этот материал в источнике
Читать этот материал в источнике
Под Екатеринбургом открыли памятник следователю, который вел дело об убийстве семьи Романовых
Воскресенье, 24 ноября, 19.29
В Екатеринбурге появился мамонтёнок, плывущий на льдине в поисках мамы
Воскресенье, 24 ноября, 18.51
В Екатеринбурге предъявлено обвинение в убийстве возле дома на улице Тверитина
Воскресенье, 24 ноября, 18.05